В первый же вечер, гуляя по вечерней набережной, мы «с места в карьер» очутились на церемонии кремации. Прямо на набережной были устроены 5 кострищ, в которых горели останки. Рядом на ступенях наблюдали родственники усопших. Женщин не было — их не допускают к кремации, опасаясь, что они могут добровольно последовать древнему обряду сати — самосожжения в костре умершего супруга. На кремационных церемониях мы побывали и на следующие дни — не специально, просто проходили мимо. Снимать костры вблизи на камеру нельзя, да и, на мой взгляд, как-то неприлично. Но если кому-то хочется поразить интернет расчлененкой, может попробовать пощелкать за бакшиш работникам крематория — «неприкасаемым».

Реальная церемония кремации разрушила стереотип о ее отвратности. Ни рядом с кострами, ни во всем городе не было какого-то специфического запаха. Никаких шашлыков из человечины и анатомических подробностей: усопших кремируют в саване и увидеть шокирующий переворот части тела на костре еще нужно постараться. Тем не менее, находясь вблизи, ты как будто примиряешься с главным человеческим страхом — страхом смерти, и спокойно начинаешь смотреть на краткость и незначительность своего существования.

Другая распространенная страшилка — Ганг с трупами и смертельными для белого человека инфекциями в его воде. Мой персональный кошмар — случайно опрокинуть лодку во время прогулки и окунуться в «священную реку».

Индусы в ней моются, чистят зубы, стирают и чуть ли не готовят на этой воде; в ней плескается и отправляет естественные нужды живность, тусующая на берегу (коровы, козы, собаки). В нее же выбрасывают останки догоревших тел, пепел и трупы людей, не подлежащих кремации. Быть похороненным в священном Ганге — значит попасть в индусский «рай», спастись от цепи земных смертей и перерождений. Такая популярность реки, конечно, не лучшим образом сказывается на ее чистоте.

Итак, совершать омовение и даже мочить руки в воде священной реки я не стала, как ни уговаривали. Но могу сказать, что трупов мы не встретили, инфекций не подхватили, хоть и по-любому, находясь в Варанаси, хотя бы принимали душ с водой из Ганга. А вот встреча рассвета во время лодочной прогулки по этой реке действительно завораживает. Лодки, восходящее солнце, пущенные по реке веночки и свечки, яркая и неповторимая набережная с сотнями храмов… Утренний свет смягчает все неприглядности, романтизирует картину.

Вечернее развлечение в городе — пуджа, молитва брахманов — поклонение Гангу; она становится центром сбора всех и вся и, естественно, проводится на берегу реки.

Варанаси подарил нам знакомство с его пестрыми обитателями: обычными индийцами, верующими и сектантами всех мастей, людьми, отрекшимися от мира на пути к просветлению и обычными бездельниками, разряженными и клянчащими копеечку за фото. Людьми, приехавшими встретиться с Гангой для того, чтобы излечиться, или наоборот — умереть… Мы посетили десятки храмов, в каждом из которых нас благословляли то повязанной на руку/шею веревочкой, то поставленной на лбу точкой, которая к вечеру из-за наложения красок превращалась во вполне художественный желто-красный рисунок. Мы посетили хоспис, где люди ждут своей смерти, специально для этого приехав в Варанаси. Некоторые — считанные дни, а насколько персонажей живут там уже десятки лет, моля о смерти и не получая ответа.

Совершать прогулки по этому городу было нелегко. Уличное движение Варанаси — это как у Лермонтова: «Смешались в кучу кони, люди…». Тук-туки, автомобили, велорикши, байки, велики, пешеходы, коровы, козы, собаки. Нет правил, зато есть целая какофония гудков. Город переполнен мусором, запахами и экскриментами (и не только животных), попрошайками, калеками, бомжами, разномастными приставалами. Все эти элементы, присущие в общем-то каждому крупному городу, в Варанаси усугублены многократно из-за того, что он является таким мощным центром притяжения миллиардной Индии. Для индусов — это священный город, для иностранцев — достопримечательность, must see.

Оказалось, что вся «жесть» Города Смерти не от мертвых, а от живых. Это всего лишь продолжение «жести» всей Индии. «Жесть Варанаси» начинается в тот момент, когда индус из Дели выкидывает мусор куда придется, а никто из прохожих не делает ему замечание — это норма. Когда в Джайпуре корову пускают на прогулку по проезжей части — священному животному же все можно. Когда обычный индиец в беседе, не признавая национальное засранство, сваливает весь бытовой бардак в стране на каких-то трех беженцев из Пакистана. Когда компания индийских продавцов в Гоа отдыхает в жарких вечерних сумерках под деревцем и мается от безделья, в то время как в магазинчике грязный пол и пыль на полках. Когда на вопрос «Где здесь туалет?» для жителя любой территории Индии ответом является: «Везде»; при том это «везде» намного буквальнее, чем может себе представить европеец.

В общем-то, «жесть Варанаси» — это не большая жесть, чем в любом городе Индии. Да и не большая, чем в каком-нибудь московоском Выхино или запущенной российской глубинке, где пропитые обитатели годами не ремонтируют упавший забор, потеряв на дне бутылки свое прошлое и не видя будущего.

Бенарес со всеми подтвержденными или опровергнутыми стереотипами… Такой непростой город, далеко не курорт. Но уехала я оттуда как будто после полной подзарядки батареи. Потому загадка Варанаси, города-личности, к счастью, так и осталась неразгаданной.